сбросил с себя металлическое покрывало и, подойдя к ней, сбросил
такое же покрывало и с нее.
- Сегодня можем отдохнуть, Эльза, от этого неприятного убора. Уф! - и
он с облегчением вздохнул.
Эльза давно не видела лица Штирнера и удивилась, как оно изменилось.
Нос обострился еще больше, как у тяжелобольного, и еще глубже запали
глаза. А волосы на голове и борода сильно отросли.
- Ты так изменился, Людвиг! Тебя трудно узнать! Штирнер усмехнулся.
- Тем лучше. Не правда ли, я похож теперь на старца пустынника? Пойдем,
Эльза... Ты сыграешь мне... Я давно не слышал музыки... В последний раз...
Они вошли в зал. Эльза уселась за роялем и стала играть ноктюрн Шопена.
- Подожди, Эльза... Перестань.., не то... Можно ли играть эту грустную
ласкающую мелодию, когда приближается гроза?.. Ты слышишь раскаты грома?
Гроза!.. Она возрождает, освежает одних и несет гибель другим...
Сегодняшней ночью Штирнер умрет...
Эльза в волнении поднялась.
- Людвиг, что с тобой? Ты пугаешь меня!
- Ничего... Не слушай меня... Ты еще наслушаешься в эту ночь... Нам о
многом надо переговорить с тобой... Играй скорей... Играй Бетховена -
похоронный марш на смерть героя. Герой! Ха-ха-ха!
Эльза заиграла.
Штирнер ходил большими шагами по залу, ломая руки.
- Похоронный марш на смерть развенчанного героя... Говорят, Бетховен
писал его на смерть Наполеона, но потом разочаровался в нем и назвал марш
просто: "На смерть героя". О чем я хотел говорить? - Штирнер посмотрел на
часы и сказал:
- Довольно, Эльза. Минуты сочтены. Теперь поцелуй меня, поцелуй крепко,
как ты не целовала еще никогда.
...Штирнер оторвался от губ Эльзы.
- Сладкий самообман!..
Часы пробили двенадцать ночи.
- Конец! - тихо прошептал Штирнер.
И в то же мгновение Эльза почувствовала, что с нею творится что-то
необычайное.
Как будто сползла с нее какая-то пелена, подобная металлической сетке,
которую носила она последнее время. Мысли необычайно прояснились.
Она вдруг стала снова прежней Эльзой, какой была до смерти Карла
Готлиба. Какие-то чары рушились. С удивлением смотрела она на большой,
неуютный зал, утопающий в полумраке. Молния осветила лицо Штирнера, и она
вздрогнула, увидев перед собой незнакомое, бородатое лицо.
- Что это? Где я? - спросила он с недоумением. - Кто вы? Штирнер с
болезненным любопытством следил за этой переменой.
- Это зал Карла Готлиба, покойного банкира. Стенографистка Эльза Глюк
никогда не была здесь... А перед вами Людвиг Штирнер. Вы не узнали меня?
Эльза!.. Я виноват перед вами и не прошу прощения. Единственно, что
оправдывает меня, это то, что я действительно любил и.., люблю вас..,
люблю глубоко и искренно...
Эльза опустилась на круглый стул у рояля и, откинувшись назад, почти с
ужасом смотрела на Штирнера.
- Не смотрите так на меня, Эльза! - Штирнер потер ладонью лоб, как бы
собираясь с мыслями. - Да, я люблю вас. И разве любовь меня первого
толкнула на преступление? Я долго боролся с собой. Вы помните наш далекий
разговор на прогулке, в лодке? Я тогда говорил о могучей силе, которой
владел я. Это были не пустые слова. Я действительно обладал этой силой. Я
прежде других открыл способ передачи мыслей на расстояние. В моих руках
оказалась сила, которой не владел еще ни один человек в мире. И у меня..,
закружилась голова. Самые грандиозные планы носились в моей голове.
Пользуясь этой силой, я внушил вам любовь ко мне...
Эльза с ужасом отшатнулась от него.
- Я внушил Зауеру любовь к Эмме. Я двигал людьми, как марионетками, я
дергал их за ниточку, и они плясали по моему желанию. Я хотел богатства, и
оно
