Жажда действия,
борьбы, крови была так сильна, что на улицах произошел ряд побоищ. Мужчины
и дети дрались между собой. Женщины окружили полную даму, показавшуюся им
иностранкой, и били ее зонтиками так, что от зонтиков остались одни
изогнутые прутья. Их лица были бледны, глаза горели ненавистью, шляпы
падали на землю, волосы распускались. А они продолжали избивать несчастную
женщину с каким-то садизмом, почти сладострастным упоением жестокостью.
Везде им чудились иностранные шпионы. Толпа мужчин, остановив проезжавший
автомобиль "скорой помощи", вытащила воображаемого шпиона. Мужчины сорвали
бинты с обожженного тела несчастного. Больной кричал, а обезумевшие люди
рылись в перевязках в поисках секретных бумаг.
Все они, и мужчины, и женщины, старики и дети, были в таком состоянии,
что действительно пошли бы умирать на поля сражений и умерли бы, думая не
о себе, а только о том, чтобы убивать.
Припадок безумия прошел так же внезапно, как и начался. Ошеломленные,
потрясенные люди смотрели на избитых и раненых, на следы крови на земле,
на свои истерзанные, растрепанные костюмы и волосы и не могли понять, что
все это значит.
Комиссия, созданная для расследования причин массового помешательства
людей на мотиве веселой песенки, скоро была преобразована в комитет
общественного спасения.
Спасения от кого? Комитет не знал этого. Но что обществу угрожала
огромная, небывалая в истории опасность от неизвестного, невидимого врага
- будь то человек или неизвестный микроб, - в этом никто больше не
сомневался. Новый неведомый враг казался правителям опаснее войн и
революций именно потому, что он был неведом. Неизвестно было, откуда
придет новая опасность и как бороться с нею. Возбуждение общества было
необычайно. Каждый день десятки людей сходили с ума и кончали жизнь
самоубийством, не будучи в состоянии переносить напряженное ожидание новых
неведомых бед. С величайшим трудом правительство и печать поддерживали
обычное течение жизни. Казалось, еще немного, и распадется не только
государство, но и все основы общежития, и общество превратится в сплошной
сумасшедший дом.
В столице это чувствовалось особенно сильно. Находились проходимцы,
которые, однако, не поддавались в такой степени панике. Они сами
поддерживали эту панику, распространяя чудовищные слухи.
- Скоро наступит новый приступ болезни, и люди начнут перегрызать друг
другу горло...
- Люди перестанут дышать и умрут в страшных мучениях от удушья...
- Наступит внезапный сон, и никто больше не проснется...
И всему этому верили.
После того, что было, все казалось возможным.
Люди за бесценок распродавали свои дома и вещи тем, кто спекулировал на
панике, и уезжали из города в места, еще не захваченные эпидемией.
Комитет общественного спасения заседал почти беспрерывно. Заседания
эти, из опасения быть открытыми невидимым врагом, - если он живое
существо, - происходили в глубоком подвальном помещении городской ратуши и
обставлялись большой тайной. Несмотря на то, что члены комитета
попеременно совещались день и ночь, тайна оставалась нераскрытой.
Среди приглашенных экспертов-ученых существовало разногласие.
Психиатры высказывали мысль о массовом психозе и гипнозе. Вспышка
кровожадных воинственных чувств еще поддавалась этому научному объяснению,
но труднее было объяснить одновременное исполнение массами людей одной и
той же песенки. Эта песня, несмотря на невинность "заболевания", казалась
ученым более страшным явлением, чем внезапное возбуждение уличной толпы.
Наука знает примеры заразительности эмоций, ярко выраженных
