бы по наследству к его сестре Джейн,
а она была старше своего брата, и конец опеки наступил бы еще раньше -
по достижении ею совершеннолетия. Поэтому для ловких опекунов самым
выгодным выходом было положение, при котором Аврелий продолжал бы
жить, но оказался недееспособным и по достижении совершеннолетия.
Юридически это было бы возможно в том случае, если бы Аврелий оказался
душевнобольным и был признан таковым установленным порядком. К этому и
были направлены усилия Бодена и Хезлона. Они уже не раз помещали своих
подопечных в дома для умалишенных, где подкупленные ими врачи умело
делали из нормальных детей душевнобольных людей. Однако это обходилось
недешево. В мадрасской школе Дандарат оказались более покладистые
люди, результат же, как было известно Бодену и Хезлону, получался тот
же. Мадрасская школа представляла и ту выгоду, что Индия была далеко и
потому опекунские власти, с которыми, впрочем, Боден и Хезлон жили в
ладу, и, главное, подрастающая Джейн не могли бы следить за судьбой
Аврелия. И он в раннем детстве был отвезен самим Боденом в Дандарат.
Но так как эта школа официально не существовала, то в опекунских
отчетах фигурировала мифическая школа-санаторий для нервнобольных
детей. Бланки, подписи и отчеты этой школы фабриковались Дандаратом.
В Дандарате мистер Боден, привезя маленького Аврелия, имел
продолжительную беседу с директором школы Пирсом-Бхаравой, дав ему
указания: жизнь и физическое здоровье Аврелия Гальтона должны быть
сохранены во что бы то ни стало. Что же касается нервной системы и
психики, то они должны быть предельно расшатаны. Общеевропейского
образования Аврелию ни в каком случае не давать. Умственно не
развивать. Никаких практических знаний, никакого знакомства с жизнью.
Если не удастся свести с ума, держать его по крайней мере в состоянии
инфантилизма - детской стадии развития.
Пирс быстро понял, чего от него требуют, и обещал создать из
Аврелия классического идиота. Не так быстро, но все же сговорились и о
деньгах.
Вполне удовлетворенный, Боден вернулся в Лондон. Весь отчет
компаньону о поездке состоял из двух слов: "Олл райт!" - и Хезлон
больше ни о чем не спрашивал.
Пирс два раза в год присылал Бодену и Хезлону официальные отчеты
для опекунского совета и неофициальные донесения. Вначале они были
очень утешительные. Но затем начали появляться такие фразы:
"Ариэль-Аврелий, к сожалению, оказался трудновоспитуемым", - и
компаньоны прекрасно понимали, что это значит.
Но они не теряли надежды. На худой конец, если Аврелий и не станет
умалишенным, то все же нетрудно будет получить признание его
недееспособности. Боден и Хезлон в каждом отчете опекунскому совету
писали об умственной отсталости, дефективности своего опекаемого.
Когда же он предстанет совершеннолетним детиной с пушком на губах
перед врачебной экспертизой, опекунским советом и судом и не в
состоянии будет ответить на обычные вопросы: "Какой сегодня день,
какого месяца, сколько вам лет, какой вы национальности,
вероисповедания" и тому подобное и на каждый вопрос будет неизменно
отвечать: "Я не знаю", - его слабоумие будет очевидно для всех.
Остальное докончат дружеские отношения с судебно-медицинскими
экспертами и членами опекунского совета.
Так шли годы. До совершеннолетия Аврелия осталось всего несколько
месяцев, когда было получено письмо, заставившее Бодена включить
радиорепродуктор.
Пирс сообщал о том, что курс учения в школе Дандарат Аврелием
закончен, но он, разумеется, может остаться в ней до совершеннолетия.
