в адресе собственного дома!
- Вашего дома?..
- А чьего же? - Джонсона начала раздражать эта бестолковая женщина.
На пороге домика показался молодой человек лет тридцати трех,
привлеченный, очевидно, шумом голосов.
- В чем дело, Элен? - спросил он, не сходя со ступеньки крыльца и
попыхивая коротенькой трубкой.
- Дело в том, - ответил Джонсон на вопрос, обращенный не к нему, - что
за время моего отсутствия здесь, очевидно, произошли какие-то изменения...
В моем доме поселились другие...
- В вашем доме? - насмешливо спросил молодой человек, стоявший на
крыльце.
- Да, в моем доме! - ответил Джонсон, махнув рукой на свой коттедж.
- С кем же я имею честь говорить? - спросил молодой человек.
- Я Бенджэмин Джонсон!
- Бенджэмин Джонсон? - переспросил молодой человек и расхохотался. -
Слышишь, Элен? - обратился он к женщине. - Еще один Бенджэмин Джонсон и
владелец этого коттеджа!
- Позвольте вас уверить, - вдруг вмешался в разговор подошедший Крукс,
- что перед вами действительно Бенджэмин Джонсон, - и он указал на
Джонсона рукой.
- Это становится занятно. И свидетеля с собой притащил! Позвольте и вам
сказать, что ваша шутка неудачна. Тридцать три года я был Бенджэмин
Джонсон, родившийся в этом самом доме и его собственник, а теперь вы
хотите меня убедить, что собственник дома, Бенджэмин Джонсон, вот этот
молодой человек!
- Я не только хочу, но и надеюсь убедить вас в этом, если вы разрешите
зайти в дом и разъяснить вам некоторые обстоятельства, очевидно
неизвестные вам.
Крукс говорил так убедительно, что молодой человек, подумав немного,
пригласил его и Джонсона в дом.
С волнением вошел Джонсон в свой дом, который оставил так недавно. Он
еще надеялся встретить на обычном месте, у камина, Фредерику и сына,
играющего у ее ног на полу. Но их там не было...
С жадным любопытством окинул Джонсон комнату, в которой провел столько
радостных и горьких минут.
Вся мебель была незнакомой, чуждой ему.
Только над камином висели еще расписные тарелки елизаветинских времен -
фамильная драгоценность Джонсонов.
А у камина в глубоком кресле сидел седой, дряхлый старик с завернутыми
в плед ногами, несмотря на теплый день. Старик окинул вошедших
недружелюбным взглядом.
- Отец, - обратился молодой человек к старику, - вот эти люди
утверждают, что один из них Бенджэмин Джонсон и собственник дома. Не
желаешь ли заполучить еще одного сынка?
- Бенджэмин Джонсон, - прошамкал старик, разглядывая Крукса, - так
звали моего отца.., но он давно погиб в Гренландии, в этом проклятом
леднике, где морозили людей!..
- Позвольте мне рассказать, как было дело, - ответил Крукс. - Прежде
всего, Джонсон не я, а вот он. Я Крукс. Ученый, историк. И, обращаясь к
старику, он начал свой рассказ:
- Вам было, если не ошибаюсь, около двух лет, когда ваш отец, Бенджэмин
Джонсон, попался на удочку углепромышленника Гильберта и решил подвергнуть
себя "замораживанию", чтобы спасти вас и вашу мать от голодной смерти во
время безработицы. Примеру Джонсона скоро последовали и многие другие
исстрадавшиеся и отчаявшиеся семейные рабочие. Пустовавший
"Консерваториум" на северо-западном берегу Гренландии быстро заполнился
телами замороженных рабочих. Но Карлсон и Гильберт ошиблись в своих
расчетах.
Замораживание рабочих не разрешило кризиса, который переживал
английский капитализм. Даже наоборот: это только обострило разгоревшиеся
страсти классовой борьбы. Наиболее стойкие рабочие были возмущены
"замороженной человечиной", как называли они применение
