радости,
Королевой человеческого настроения, если хотите.
- Заставлять людей плакать или смеяться? Разве это возможно?
- А разве это и сейчас не существует? - ответила Бульвер вопросом на
вопрос. - Разве вы не встречали впечатлительных, простых людей, которые не
могут удержаться от слез, когда слышат звуки похоронного марша,
исполняемого духовым оркестром? И разве у этих людей не начинают ноги сами
приплясывать при звуках плясовой песни? Когда мы до конца проникнем в
тайну веселого и грустного, у нас заплачут и засмеются не только самые
чувствительные и впечатлительные люди. Мы заставим плясать под нашу дудку
само горе, а радость - проливать горючие слезы.
Спольдинг улыбнулся.
- Да, это зрелище, достойное богов, - сказал он. - И вы полагаете, что
из этого можно извлекать доллары?
- Мой патрон, мистер Гоуд, полагает, что да. Иначе он не субсидировал
бы, хотя и в очень скромных размерах, моих опытов.
- Мистер Гоуд? Чем же он занимается?
- Механическим производством веселья и грусти. Он фабрикант
граммофонных пластинок.
И девушка рассказала Спольдингу историю своих деловых отношений с
мистером Гоудом.
Лючия Бульвер окончила консерваторию по классу композиции. Уже на
последних курсах консерватории она занялась теоретической работой, которая
ее чрезвычайно увлекла. Она хотела постичь в музыке тайну прекрасного.
Почему одна последовательность звуков оставляет нас равнодушными, другая
раздражает, третья пленяет? На эти вопросы не было ответа ни в теории
гармонии и контрапункта, ни в сочинениях по эстетике и психологии. Тогда
Бульвер взялась за теоретические работы по акустике и физиологии.
- И какую же практическую цель вы преследовали? - спросил Спольдинг.
- В начале этой работы я не думала ни о какой практической цели.
Открыть тайну прекрасного! Изучая узоры нотописи и звукозаписей, я
пыталась в этих узорах найти закономерности. И кое-что мне уже удалось.
Потом попробовала сама составлять узоры и переводить их в звуки, и,
представьте, у меня начали получаться довольно неожиданные, оригинальные
мелодии.
Однажды я принесла мистеру Гоуду сочиненную мной песенку. Случайно
вместе с нотами выпал из портфеля один из таких узоров. Мистер Гоуд
заинтересовался, спросил меня, что это за кабалистика. Я объяснила. Мистер
Гоуд сказал: "Интересно. Пожалуй, из этого может выйти толк. Вы знаете, я
скупаю у композиторов новые песни и романсы.... Монопольно. Только для
моих пластинок. В нотном издательстве они не появляются. Но с
композиторами, не обижайтесь, трудно ладить. Как только композитору
удается написать одну-две популярные песенки, он начинает зазнаваться и
заламывает несуразно высокую цену. Этак и разориться недолго. И вот, если
бы вам удалось изобрести аппарат, при помощи которого можно было бы
механически фабриковать мелодии, ну хотя бы так, как получается итоговая
цифра на арифмометре, - это было бы замечательно. Я больше не нуждался бы
в композиторах, освободился бы от их капризов и чрезмерных претензий.
Чудесно! Посадить за аппарат рабочего или машинистку - и пожалуйста! Одна
хорошенькая мелодия за другой падают вам в руки. Только верти ручку, и
деньги сами посыплются. И мир будет наводнен новыми песнями. Сможете это
сделать, мисс?"
Я ответила, что у меня не было мысли о полной замене художественного
творчества машиной и едва ли это возможно.
"Математические исчисления не менее сложны, чем ваши композиционные
измышления, а тем не менее счетные машины прекрасно заменяют работу мозга.
Попробуйте. Я могу субсидировать ваши опыты. Если же
