правильную, то вытянутую эллипсисом или даже параболой. Прибавьте к этому десять лун-спутников, и вы представите себе, какое поразительное зрелище ожидает путешественника.
- А на Сатурн не спускались?
- Нет, это мы тебе оставили, - сказал рассказчик. Все рассмеялись. - Вот на Фебе были, на Япете были. Маленькие луны, лишенные атмосферы, и больше ничего. Но вид неба отовсюду изумительный.
- Словом, мы изучили стратосферу, как атмосферу собственной комнаты. Для нас больше нет тайн... - послышался голос аэролога, пролетавшего мимо рука об руку с моим знакомым Соколовским.
Я помахал рукой геологу и вдруг увидел Тюрина. Он осторожно ступал по полу рядом с директором Пархоменко и что-то говорил о движении. Уж не собирается ли он сделать доклад о своей философии движения?..
Пархоменко подошел к Зориной. Не первый раз я встречаю директора вместе с этой девушкой. Хорошо, что Крамер не видит. Он, бедняга, все еще сидит в изоляторе. Тюрин, с классической рассеянностью ученого, даже не заметил, что потерял своего спутника, и медленно пошел дальше разглагольствуя:
- Движение - благо, неподвижность - зло. Движение - добро, неподвижность...
Звуки оркестра заглушили речь проповедника новой философии.
Я облетел весь главный коридор, заглянул в огромный зал, в столовую, на "стадион", в бассейн. Всюду порхающие, скачущие, лазящие люди. Всюду звонкие голоса и смех. Но среди них нет Тони... Мне стало тоскливо, и я отправился в зоолабораторию побеседовать со своим четвероногим другом...
Наконец настал день праздника. Для того чтобы многочисленные колонисты могли расположиться удобнее, силу тяжести на Звезде почти совершенно уничтожили. И собравшиеся разместились равномерно по всему пространству. Они облепили стены, наполняя зал, как мухи-дрозофилы стеклянную коробку.
В конце коридора была сооружена "эстрада". За нею помещался художественно исполненный светящийся транспарант. На нем была изображена наша Земля, над нею - Звезда Кэц, еще выше - Луна. В большом овальном отверстии транспаранта виднелась платиновая статуя Константина Эдуардовича Циолковского. Он был изображен в своей любимой рабочей позе: положив дощечку с бумагой на колени. В правой руке его был карандаш. Великий изобретатель, указавший людям путь к звездам, как будто прервал свою работу, прислушиваясь к тому, что будут говорить ораторы. Художник-скульптор передал с необыкновенной выразительностью напряжение лица глуховатого старца и радостную улыбку человека, "не прожившего даром" свою долгую жизнь. Это серебристо-матовая статуя, эффектно освещенная, оставляла незабываемое впечатление.
Стол президиума заменяло висящее в воздухе золотое кольцо. Оно напоминало "новоземие". Вокруг этого кольца, придерживаясь за него руками, расположились члены президиума. В центре появился директор Пархоменко. Зал приветствовал его возгласами и аплодисментами.
Я почувствовал, что кто-то прикоснулся к моей руке. Я обернулся - Тоня!
- Ты!.. - только и мог воскликнуть я. Так, неожиданно для себя, я стал называть Тоню на "ты".
Вопреки правилами Кэц, мы крепко пожали друг другу Руки.
- Работа задержала! - сказала Тоня. - Я сделала еще одно открытие. Очень полезное здесь, но, к сожалению, очень мало применимое на Земле... Помнишь тот случай, когда маленький астероид едва не вызвал катастрофу, пронизав наше жилище? Это убедило меня в том, что как ни мало вероятны такие случаи с точки зрения вероятности, но они все же случаются. И вот я изобрела...
- Значит, не открытие, а изобретение?
- Да, изобретение. Я изобрела аппарат, который
