Били нас нещадно. Не многие выдержали. Но я стал первым ловцом во всем
округе. Хорошо зарабатывал".
Состарившись, Бальтазар оставил опасный промысел искателя жемчуга. Его
левая нога была изуродована зубами акулы, его бок изодрала якорная цепь.
Он имел в Буэнос-Айресе небольшую лавку и торговал жемчугом, кораллами,
раковинами и морскими редкостями. Но на берегу он скучал и потому нередко
отправлялся на жемчужный лов. Промышленники ценили его. Никто лучше
Бальтазара не знал Ла-Платского залива, его брегов и тех мест, где водятся
жемчужные раковины. Ловцы уважали его. Он умел угодить всем - и ловцам и
хозяевам.
Молодых ловцов он учил всем секретам промысла: как задерживать дыхание,
как отражать нападение акул, а под хорошую руку - и тому, как припрятать
от хозяина редкую жемчужину.
Промышленники же, владельцы шхун, знали и ценили его за то, что он умел
по одному взгляду безошибочно оценивать жемчужины и быстро отбирать в
пользу хозяина наилучшие.
Поэтому промышленники охотно брали его с собой как помощника и
советчика.
Бальтазар сидел на бочонке и медленно курил толстую сигару. Свет от
фонаря, прикрепленного к мачте, падал на его лицо. Оно было продолговатое,
не скуластое, с правильным носом и большими красивыми глазами - лицо
арауканца. Веки Бальтазара тяжело опускались и медленно поднимались. Он
дремал. Но если спали его глаза, то уши его не спали. Они бодрствовали и
предупреждали об опасности даже во время глубокого сна. Но теперь
Бальтазар слышал только вздохи и бормотание спящих. С берега тянуло
запахом гниющих моллюсков-жемчужниц, - их оставляли гнить, чтобы легче
выбирать жемчужины: раковину живого моллюска нелегко вскрыть. Этот запах
непривычному человеку показался бы отвратительным, но Бальтазар не без
удовольствия вдыхал его. Ему, бродяге, искателю жемчуга, этот запах
напоминал о радостях привольной жизни и волнующих опасностях моря.
После выборки жемчуга самые крупные раковины переносили на "Медузу".
Зурита был расчетлив: раковины он продавал на фабрику, где из них
делали пуговицы и запонки.
Бальтазар спал. Скоро выпала из ослабевших пальцев и сигара. Голова
склонилась на грудь.
Но вот до его сознания дошел какой-то звук, доносившийся далеко с
океана. Звук повторился ближе. Бальтазар открыл глаза. Казалось, кто-то
трубил в рог, а потом как будто бодрый молодой человеческий голос крикнул:
"А!" - и затем октавой выше: "А-а!.."
Музыкальный звук трубы не походил на резкое звучание пароходной сирены,
а веселый возглас совсем не напоминал крика о помощи утопающего. Это было
что-то новое, неизвестное. Бальтазар поднялся; ему казалось, будто сразу
посвежело. Он подошел к борту и зорко оглядел гладь океана. Безлюдье.
Тишина. Бальтазар толкнул ногой лежавшего на палубе индейца и, когда тот
поднялся, тихо сказал:
- Кричит. Это, наверно, о н.
- Я не слышу, - так же тихо ответил индеец-гурон, стоя на коленях и
прислушиваясь. И вдруг тишину вновь нарушил звук трубы и крик:
- А-а!..
Гурон, услышав этот звук, пригнулся, как под ударом бича.
- Да, это, наверно, он, - сказал гурон, лязгая от страха зубами.
Проснулись и другие ловцы. Они сползли к освещенному фонарем месту, как бы
ища защиты от темноты в слабых лучах желтоватого света. Все сидели,
прижавшись друг к другу, напряженно прислушиваясь. Звук трубы и голос
послышались еще раз вдалеке, и потом все замолкло.
- Это о н...
- Морской дьявол, - шептали рыбаки.
- Мы не можем больше оставаться здесь!
- Это страшнее акулы!
- Позвать сюда хозяина!
Послышалось шлепание босых ног. Зевая и почесывая
