не накликала подозрений и на меня, на „нашу революционную работу“, — и он указал на меня». Да, на меня, — с гордостью повторил Кар. — Ибо мы трудились вместе, у нас не было секретов.
— И что же это за «революционная работа»?
— Революция в области науки и техники, которая призвана послужить революции пролетарской, — ответил Кар. — Мы изобретатели. Само собой, изобретал Бласко, а я помогал ему. Ах, у него была подлинно эдисонова голова! Со времени Октябрьской революции Бласко жил мыслью о Стране Советов. Он трудился для неё и мечтал приехать туда не с пустыми руками. О, он готовил богатый подарок! И вот, когда… Ах, Бласко, Бласко!.. Такой осторожный даже в мелочах и… Почему ты не послушал меня?.. — Красные веки с рыжими ресницами снова задрожали, заморгали, словно Кар собирался заплакать.
Азорес догадывался, что здесь кроется великая тайна.
— А что это за изобретение, над которым вы трудились?
— Это изобретение… — Глаза Кара вспыхнули огнём вдохновения, однако он погасил этот огонь, быстро подошёл к двери, приоткрыл её, выглянул в пустой коридор и, оставив дверь полуоткрытой, — так слышнее приближение шагов, — возвратился на место, сел возле Азореса и прошептал: — Камень мудрости. — Кар затаил дыхание и беззвучно рассмеялся.
«Не сошёл ли с ума этот чудак?» — подумал Азорес. Но тот продолжал:
— Да, философский камень. Мечта алхимиков о превращении элементов. А по-современному — снаряд для расщепления атомного ядра. Переворот? Новая эпоха в химии, в истории человечества!
В увлечении он всплеснул сухими ручками и усмехнулся. Азорес отшатнулся к спинке стула и несколько секунд молча смотрел на Кара.
— Да, да, да, — пламенно зашептал Кар, выдерживая взгляд Азореса. — Не мечта, не проблема, не гипотеза, а факт. Вот здесь, вот на этом самом столе, мы завершили последние опыты. Вот здесь, на этом месте, стоял аппарат — новейшая «пушка» для бомбардировки атомного ядра. И что она творила! Какие чудеса превращения вещей делала она на наших глазах!
— И где этот аппарат? — спросил Азорес, чувствуя, что у него холодеет спина и бегут мурашки по телу.
— Нигде. — Кар тяжело вздохнул. — Такие вещи нельзя было брать с собой. Безопаснее возить их в голове. Но разве голову нельзя погубить в дороге? Хургес располагал большими деньгами и почти все их истратил на исследования. А на последние купил билет на лучший, казалось безопаснейший пароход — пароход миллиардеров, как его звали в обеих Америках, — «Левиафан». Но нет такого корабля, который не мог бы затонуть… Хургес принял все меры предосторожности. Свои расчёты, формулы, выкладки — одним словом, весь «экстракт» своего наизнаменитейшего открытия он изготовил в двух экземплярах: один — на бумаге, он хранился у него в широком поясе…
— А второй? В металлическом ящичке? — с нетерпением спросил Азорес.
— Хургес был предусмотрительнее. Что такое ящик? Пароход может затонуть на огромной глубине, и тогда давление воды расплющит ящик и бумаги погибнут. Нет, Хургес поступил иначе. Он выгравировал все цифры, формулы, схемы и краткие пояснения на тонких металлических пластинках, сложил пластинки и края их запаял. Прекрасно придумано! — Кар сухо рассмеялся. — Если бы такой «портфель» затонул даже на десяти тысячах метров глубины, с ним всё равно ничего бы не случилось.
— Несчастный Бласко! Значит, ты погиб… До сегодняшнего дня у меня ещё были надежды, — уже другим тоном продолжал Кар после паузы. — Теперь этой надежды больше нет. Ошибка, горькая ошибка!
— Но в чём же его ошибка? — спросил Азорес.
— А в том, что он не оставил мне копии.
— Разве вы без него не в состоянии соорудить «пушку»?
Лицо Кара выразило страдание.
