спускается со второй полосы, и снова невидимая тяжесть давит тело и грудь.
Неприятное ощущение! Хорошо, что с каждым размахом "маятника" эти ощущения
длятся все меньше и слабеют. Вот и конец. Стоп. Остановились. Толстяк
хрипло ругается. На его лбу выступил холодный пот. Дверь кабины
открывается. Доктор спешит отвязать толстяка. Тот взбешен так, что не
может говорить, только таращит глаза и делает такие страшные гримасы,
словно хочет съесть доктора живьем. Бомбой вылетает из двери.
Возле кабины столпились негры и индейцы. Толстяк позабавил их. Свежий
воздух вернул ему дар речи, и он кричал, чертыхался, комично размахивал
руками. Цветные зрители хохотали, как дети в балагане, и этим еще больше
злили толстяка. Он проклинал и "Ноев ковчег", и самого Ноя, и всех, кто
выдумал эту чертову штуку. Он предпочитает, чтобы его зажарили живьем, но
не переступит порога "ковчега".
- Деньги обратно! - кричал он.
- Вы знаете устав общества: деньги ни в коем случае не возвращаются. Вы
можете лишь продать свои акции, если найдете покупателя, - сказал неведомо
откуда подоспевший коммерческий директор Коллинз.
- Не хочу я искать покупателей! Пусть тогда пропадают. Пропали бы и вы
все тут вместе с "ковчегом"! Где мой аэроплан? - и он зашагал к аэродрому.
Коллинз счел излишним удерживать его.
- Что с ним такое? - спросил Коллинз доктора.
- Ничего особенного, - ответил доктор. - Эти миллиардеры, не в обиду им
будь сказано, стали нервны, как истеричные барышни. Вот его таблица.
Работа сердца: до опыта - семьдесят четыре, после опыта - семьдесят два.
Давление в артериях: до опыта - сто тридцать, после опыта - сто
шестьдесят. Небольшое падение пульса и некоторое увеличение артериального
кровяного давления. Я думаю, если бы производить над ним наблюдения в
кабинете его банка, то в продолжение дня во время биржевой лихорадки такие
колебания в работе его сердца можно было бы отметить неоднократно.
Коллинз думал, не слушая доктора, и затем перебил его:
- А знаете, нам придется отказаться от этих экспериментов над нашими
акционерами и будущими участниками полета. Ведь вот этакий индивидуум не
только сам сбежит, но и другим разболтает. Довольно. Для Цандера у нас уже
имеется достаточный материал. Вы врач, и вы сами сможете определить,
освидетельствовав человека, годен ли он для путешествия.
- Боюсь, что к нам понаедут такие развалины, которые больше годны для
крематория, чем для полетов на ракетах.
- Не говорите пустяков! - строго заметил Коллинз. - Абсолютная
безопасность ракетных полетов для нас не только реклама, но и цель. Забота
Цандера - сделать ракету удобной и безопасной, как колыбель ребенка. И он
сделает это, иначе он не стоил бы тех денег, которые мы тратим на все эти
опыты.
Круто повернувшись, Коллинз поплыл в своей длиннополой дохе к конторе.
В этот день Ганс перекатался на всех каруселях, испробовал на себе
"аттракционы" необычайного луна-парка. Он изучал эффекты головокружения на
сен-сирской карусели, испытывая ощущения взлета, спуска, крена, поворота.
Он решил побить рекорд выносливости при увеличении тяжести и заставлял
вращать себя с бешеной скоростью. Многие пытались соперничать с ним, но он
победил всех своих цветнокожих и белых соперников. Правда, он здорово
шатался, сходя с карусели.
Особенно удивила его комната в виде вращающегося цилиндра. Она
вертелась вокруг своей оси и двигалась по кругу. Здесь изучалось так
называемое "кориолисово ускорение". Когда он подходил к стенкам комнаты,
где центробежный эффект был сильнее, все его тело словно наливалось
свинцом. И довольно было повернуть
