воткнула иглу в глаз херувима и
глубоко задумалась.
Сколько уже лет она ведет войну, безнадежную войну со временем! Сначала
против каждого нового фунта веса жирного тела, против каждой новой
морщинки на лице - недаром она пережила трех мужей и собрала в своих
крепких руках три состояния, - а потом против того нового, что вторгалось
в политическую, общественную и частную жизнь, вплоть до этих "новомодных
стриженых волос и неприличных костюмов" Эллен.
Золотым веком леди Хинтон считала добрую старую Англию времен королевы
Виктории, на которую леди была несколько похожа и которой старалась
подражать.
Свой старый особняк в Вест-Энде, против Гайд-парка, леди Хинтон
превратила в крепость - "мой дом - моя крепость", - в которой хотела
отсидеться от напора времени. Двадцатый век должен был кончаться на
пороге. Здесь же все, начиная от тяжеловесной мебели и кончая жизненным
укладом и этикетом, было дедовских и прадедовских времен.
Леди Хинтон даже летом не открывала наглухо закрытых двойных рам и
заставляла спускать тяжелые шторы на окна, чтобы не видеть толпы
возбужденных людей, проходящих в Гайд-парк, - излюбленное место для
митингов. Но голоса и песни, гул, а иногда и сухой треск выстрелов
проникали сквозь толстые стены. На ее консервных фабриках - наследство
второго мужа - бастовали рабочие, и ей приходилось вести неприятные
разговоры с управляющим. На ее файф-о-клоках политические разговоры были
изгнаны, как признак дурного тона. И тем не менее часто за этими чинными
чаепитиями разгорались политические дискуссии.
Время наступало, время вело правильную осаду особняка, укрывшегося за
решеткой, под старыми каштанами и вязами.
Время врывалось гулом улицы, волнующими разговорами, жуткими новостями.
Ни старые слуги, ни толстые стены, ни двойные рамы, ни шторы не спасали от
натиска времени.
У леди Хинтон начиналась настоящая мания преследования. И
преследователем, врагом, убийцей было время...
- Читай же, Эллен.
Но продолжать чтение не пришлось. Часы медленно, глухо, словно удары их
доносились с далекой башни, пробили пять.
В дверях бесшумно появился старый лакей в серой ливрее с позументами.
Глухим старческим голосом почтительно доложил:
- Доктор мистер Текер.
Леди Хинтон нахмурилась. По четвергам - день файф-о-клока - домашний
врач должен был являться в четыре часа сорок пять минут, чтобы окончить
вечерний визит до прихода гостей. Сегодня доктор опоздал на целых
пятнадцать минут.
- Проси.
Из-за двери показалась коротко остриженная голова с седеющими висками,
затем осторожно продвинулась и вся фигура доктора - в черном, наглухо
застегнутом сюртуке. Сюртук вместо традиционного вечернего смокинга! Леди
Хинтон прощала такое нарушение этикета Текеру только потому, что он был
"человек иного круга", притом иностранец, прекрасный врач, "жертва и
беженец времени". На родине он не поладил с "духом нового времени",
который выдавался там за "истинный дух древних".
Лицо Текера было растерянное и радостно-взволнованное. С показной
уверенностью прошел он пространство от двери до троноподобного кресла,
приветствовал леди Хинтон почтительным поклоном и осторожно, как хрупкую
драгоценность, взял толстую руку пациентки, чтобы прощупать пульс.
- Мне говорили, что врачи отличаются пунктуальностью, а немецкие в
особенности! - тягуче сказала леди Хинтон.
- ..Шестьдесят шесть.., шестьдесят семь... - отсчитывал Текер удары
пульса, глядя на секундную стрелку карманных часов - Пульс нормальный.
Простите, леди. Домашние обстоятельства задержали
