осматривал ногу и все более
хмурился. Нога распухла до колена и почернела. Он нажал в нескольких
местах.
- О, больно!.. - вскрикнула Брике.
- Лихорадит?
Да, со вчерашнего вечера.
- Так... - Керн вынул сигару и закурил. - Положение очень серьезное.
Вот до чего доводит непослушание. С кем это вы изволили играть в теннис?
Брике смутилась:
- С одним... знакомым молодым человеком.
- Не расскажете ли вы мне, что вообще произошло с вами с тех пор, как
вы убежали от меня?
- Я была у своей подруги. Она очень удивилась, увидав меня живою. Я
сказала ей, что рана моя оказалась не смертельной и что меня вылечили в
больнице.
- Про меня и... головы вы ничего не говорили?
- Разумеется, нет, - убежденно ответила Брике, - Странно было бы
говорить. Меня сочли бы сумасшедшей.
Керн вздохнул с облегчением. "Все обошлось лучше, чем я мог
предполагать", - подумал он.
- Но что же с моей ногой, профессор?
- Боюсь, что ее придется отрезать.
Глаза Брике засветились ужасом.
- Отрезать ногу! Мою ногу? Сделать меня калекой?
Керну самому не хотелось уродовать тело, добытое и оживленное с таким
трудом. Да и эффект демонстрации много потеряет, если придется показывать
калеку. Хорошо было бы обойтись без ампутации ноги, но едва ли это
возможно.
- Может быть, мне можно будет приделать новую ногу?
- Не волнуйтесь, подождем до завтра. Я еще навещу вас, - сказал Керн
и вышел.
На смену ему вновь пришла безмолвная сиделка. Она принесла чашку с
бульоном и гренки. У Брике не было аппетита. Ее лихорадило, и она,
несмотря на настойчивые мимические уговаривания сиделки, не смогла съесть
больше двух ложек.
- Унесите, я не могу.
Сиделка вышла.
- Надо было измерить сначала температуру, - услышала Брике голос
Керна, доносившийся из другой комнаты. - Неужели вы не знаете таких
простых вещей? Я же говорил вам.
Вновь вошла сиделка и протянула Брике термометр.
Больная безропотно поставила термометр. И когда вынула его и
взглянула, он показывал тридцать девять.
Сиделка записала температуру и уселась возле больной.
Брике, чтобы не видеть тупого и безучастного лица сиделки, повернула
голову к стене. Даже этот незначительный поворот вызвал боль в ноге и
внизу живота. Брике глухо застонала и закрыла глаза. Она подумала о Ларе:
"Милый, когда я увижу его?.."
В девять часов вечера лихорадка усилилась, начался бред. Брике
казалось, что она находится в каюте яхты. Волнение усиливается, яхту
качает, и от этого в груди поднимается тошнотворный клубок и подступает к
горлу... Ларе бросается на нее и душит. Она вскрикивает, мечется по
кровати... Что-то влажное и холодное прикасается к ее лбу и сердцу.
Кошмары исчезают.
Она видит себя на теннисной площадке вместе с Ларе. Сквозь легкую
заградительную сетку синеет море. Солнце палит немилосердно, голова болит
и кружится. "Если бы не так болела голова... Это ужасное солнце!.. Я не
могу пропустить мяч..." - И она с напряжением следит за движениями Ларе,
поднимающего ракетку для удара.
"Плей!" - кричит Ларе, сверкая зубами на ярком солнце, и, прежде чем
она успела ответить, бросает мяч. "Аут", - громко отвечает Брике, радуясь
ошибке Ларе...
- Продолжаете играть в теннис? - слышит она чей-то неприятный голос и
открывает глаза. Перед нею, наклонившись, стоит Керн и держит ее за руку.
Он считает пульс. Потом осматривает ее ногу и неодобрительно качает
головой.
- Который час? - спрашивает Брике, с трудом ворочая языком.
- Второй час ночи. Вот что, милая попрыгунья, вам