вас, решил
предоставить вам отдых...
- Я очень благодарна профессору Керну.
"Скрытная натура, - злился Равино. - Надо свести ее с другими
больными. Тогда она, может быть, больше раскроет себя, и таким образом
можно будет скорее изучить ее характер".
- Вы засиделись, - сказал он. - Почему бы вам не пройти в сад? У нас
чудесный сад, даже не сад, а настоящий парк в десяток гектаров.
- Мне не разрешили гулять.
- Неужели? - удивленно воскликнул Равино. - Это недосмотр моего
ассистента. Вы не из тех больных, которым прогулки могут принести вред.
Пожалуйста, гуляйте. Познакомьтесь с нашими больными, среди них есть
интересные люди.
- Благодарю вас, я воспользуюсь вашим разрешением.
И когда Равино ушел, Лоран вышла из своей комнаты и направилась по
длинному коридору, окрашенному в мрачный серый тон с черной каймой, к
выходу. Из-за запертых дверей комнат доносились безумные завывания, крики,
истерический смех, бормотание...
- О... о... о... - слышалось слева.
- У-у-у... Ха-ха-ха-ха, - откликались справа.
"Будто в зверинце", - думала Лоран, стараясь не поддаваться этой
гнетущей обстановке. Но она несколько ускорила шаги и поспешила выйти из
дома. Перед нею расстилалась ровная дорожка, ведущая в глубь сада, и Лоран
пошла по ней.
"Система" доктора Равино чувствовалась даже здесь. На всем лежал
мрачный оттенок. Деревья только хвойные, с темной зеленью. Деревянные
скамьи без спинок окрашены в темно-серый цвет. Но особенно поразили Лоран
цветники. Клумбы были сделаны наподобие могил, а среди цветов преобладали
темно-синие, почти черные, анютины глазки, окаймленные по краям, как белой
траурной лентой, ромашками. Темные туи дополняли картину.
"Настоящее кладбище. Здесь невольно должны рождаться мысли о смерти.
Но меня не проведете, господин Равино, я отгадала ваши секреты, и ваши
"эффекты" не застанут меня врасплох", - подбадривала себя Лоран и, быстро
миновав "кладбищенский цветник", вошла в сосновую аллею. Высокие стволы,
как колонны храма, тянулись вверх, прикрытые темно-зелеными куполами.
Вершины сосен шумели ровным, однообразным сухим шумом.
В разных местах парка виднелись серые халаты больных. "Кто из них
сумасшедший и кто нормальный?" Это довольно безошибочно можно было
определить, даже недолго наблюдая за ними. Те, кто еще не был безнадежен,
с интересом смотрели на "новенькую" - Лоран. Больные же с померкнувшим
сознанием были углублены в себя, отрезаны от внешнего мира, на который
смотрели невидящими глазами.
К Лоран приближался высокий сухой старик с длинной седой бородой.
Старик высоко поднял свои пушистые брови, увидал Лоран и сказал, как бы
продолжая говорить вслух сам с собой:
- Одиннадцать лет я считал, потом счет потерял. Здесь нет календарей,
и время стало. И я не знаю, сколько пробродил я по этой аллее. Может быть,
двадцать, а может быть, тысячу лет. Перед лицом бога день один - как
тысяча лет. Трудно определить время. И вы, вы тоже будете ходить здесь
тысячу лет туда, до каменной стены, и тысячу лет обратно. Отсюда нет
выхода. Оставь всякую надежду входящий сюда, как сказал господин Данте.
Ха-ха-ха! Не ожидали? Вы думаете, я сумасшедший? Я хитер. Здесь только
сумасшедшие имеют право жить. Но вы не выйдете отсюда, как и я. Мы с
вами... - И, увидев приближающегося санитара, на обязанности которого было
подслушивать разговоры больных, старик, не изменяя тона, продолжал, хитро
подмигнув глазом: - Я Наполеон Бонапарт, и мои сто дней еще не наступили.
Вы меня поняли? - спросил он, когда санитар прошел дальше.
"Несчастный, - подумала Лорана
